Р.ТАЛЫШИНСКИЙ
Человека, почувствовавшего, что что-то “плохо лежит”, и вцепившегося, понять можно – инстинкт. Хотя это не так уж и важно: понимай-не понимай, помешать в наших условиях ему практически невозможно. Важно другое – как он распорядится тем, во что вцепился?
Интересует потому, что от ответа на этот вопрос сильно зависит жизнь тех, кому вцепиться не удалось. То есть большинства населения страны.
Иностранный эксперт-экономист удивлялся в разговоре со мной совершенно искренне: “Вашу страну Бог избавил от главной головной боли – поисков чего бы продать на экспорт. Вы имеете эксклюзивный товар, на который спрос есть всегда – нефть. Вам надо только одно – постараться поменьше покупать. А вы, как нарочно, завозите все – от “Мерседесов” до носков. Вы что, не можете сами сделать носки?”
И не только иностранцы. Приехал прошлым летом человек из Лянкярана и рассказывает: помидоры гниют тоннами. А мы идем в магазин, платим внутреннеконвертируемый манат и покупаем испанский кетчуп. Что такое кетчуп? Насколько я понимаю, формула приблизительно такая: “кетчуп = помидор + соль + перец + стеклянная бутылочка”.
Мы что, не можем собственными национальными усилиями раздавить помидор и посолить его? Бог с ними, с “Мерседесами”, но что нам мешает шить ботинки, вязать носки, делать дверные ручки и конторские кнопки? Это все завозить из-за границы обязательно? Мы что, не понимаем, что купить и привезти дороже, чем сделать самим? Долгое время я думал, что это все – результат какого-то экономического недоразумения, что в Кабмине просто чего-то недопостановили. Допостановят – и все наладится. А потом понял: обязательно!
Завозить, завозить и еще раз завозить! Это краеугольный камень нашей экономической политики. Вернемся к началу: человек вцепился и оторвал кусок национального достояния. И, естественно, задумался над тем, что с этим куском делать. Если он полный идиот, то купит себе виллу на Кипре, а остаток куска положит в швейцарский банк и удовлетворится 6 процентами годовых.
Но допустим, что он не идиот, раз уж сумел оказаться в нужное время в нужном месте – неподалеку от куска. И понимает, что деньги должны приносить деньги, причем не 6 процентов в год, а как минимум 20 процентов в месяц. Первое, что должно прийти на ум предприимчивому человеку в Азербайджане, где практически ничего не производится, – купить оборудование, нанять людей и что-нибудь (для начала – попроще) изготавливать.
Фабрика, завод, цех – это дело не на одну жизнь, его можно оставить детям, внукам. Но вслед за первым, ему приходит в голову и второе. Не участковый, санэпидстанция и налоговый инспектор – человеку с куском они не страшны. Ему приходит в голову далекий американский город Кливленд, название которого стало у нас политэкономическим термином.
Он вспоминает слова главного экономического советника “Мусават”, который не нашел ничего умнее, как заявить, что, придя к власти, его партия намерена пересмотреть итоги приватизации, разделив их на “справедливые” и “несправедливые”. И человек с куском понимает, что главный макроэкономический минус фабрики и завода состоит в том, что они не умещаются в чемодан. Это обстоятельство, кстати, приоткрывает ответ на вопрос, почему так получается, что вот уже сколько времени строим капитализм, а капиталистов у нас нет? То есть богатые люди есть, но капитал – это не деньги.
Капитал, по меткому замечанию Карла Маркса, – это определенные отношения, в которые вступают между собой люди в процессе производства. Вот особенность нашей экономики и состоит в том, что богатые люди этих отношений стараются всячески избегать. Но вернемся к исходному постулату: человек с куском – не идиот. От идеи нарастить кусок не отказывается. И выбирает третий путь – Импорт! Минус: это бизнес без корней, ненадолго. Он же плюс: надолго и не надо.
Схема отвечает главному условию: купил – привез – продал – первоначальная сумма (плюс прибыль) в кулаке, в другом кулаке – ручка чемодана. Теперь – о результатах для экономики и, следовательно, для той подавляющей части населения, которая вцепиться не смогла.
С оторванным куском, если смотреть на него с точки зрения развития экономики, надо примириться. Он, конечно, рождает у общественности обиду (правда, большей частью не по поводу самого факта отрывания, а в связи с тем, что “оторвал он, а не я”). Но, с другой стороны, для начала бизнеса нужен именно кусок. С таких кусков, тоже оторванных, начиналась ныне процветающая экономика в Европе и Америке.
Именно этот кусок, будучи капитализирован, может дать рабочие места, пенсии и пособия тем, кто не вцепился. В нашем случае беда не столько в самом куске, сколько в том, как он используется. Рабочие места на средства этого куска созданы – шофер, секретарша да уборщица в офисе. То есть работу (а, следовательно, зарплату, налоги, пенсии, пособия и пр.) эти деньги дают, но не у нас, а в той стране, откуда идет импорт.
У нас же вместо рабочих мест, создана аэродинамическая труба, через которую за рубеж выдувается валюта, вырученная за проданную нефть. Но даже и не это, может быть, самое неприятное.
Представьте себе, что человек с куском оглянулся, провел, как сегодня модно говорить, “маркетинг”, и решил сосредоточиться на завозе, скажем, пилок для ногтей (кухонных гарнитуров, сахарных щипчиков, кнопок для дверных звонков и т.д. и т.п.). И завозит. И в семье таможенника уже подумывают о покупке нового автомобиля. И вдруг кто-то начинает эти пилки для ногтей (кухонные гарнитуры, сахарные щипчики, кнопки для дверных звонков и т.д. и т.п.) пытаться производить здесь. И получаются они, естественно, дешевле, уже только потому, что их не надо везти и платить за них таможенную пошлину.
И что прикажете делать человеку с куском? Пропадать? А дочка в Оксфорде? А еще одна дочка с мужем, которым старая дача уже тесна? А жена, тоскующая по южному побережью Франции?
Порушить все это или удавить конкурента, так чтобы мысль о пилках ему даже в голову не приходила? И не надо спрашивать, почему у нас вся налоговая политика скроена так, чтобы невыгодно было именно местному производителю. Так что, когда вышеупомянутый иностранный эксперт-экономист спросил меня насчет носков, я подумал и ответил:”Носки мы делать можем. Но не хотим.”
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год