Рамиз ФАТАЛИЕВ
Очень давно известный вам Карамзин на предложение охарактеризовать состояние тогдашнего российского общества ответил одним словом, которое, однако, с течением времени не только не забылось, но и приобрело устойчивую афористичность. Одно-единственное слово – уникальный случай.
Карамзин, если помните, сказал:
-Воруют-с.
***
В данный момент я пытаюсь сделать то же самое. Не в смысле – своровать, а охарактеризовать сегодняшнее состояние нашего общества. Но тоже одним-единственным словом. Нет, ничьи лавры мне не к надобности. Только ради простого интереса. И сижу теперь, напрягаю остатки серого вещества. И чем дольше думаю, тем больше понимаю: мне эта задача вряд ли по плечу.
Завидую Карамзину. Да и не только ему. Кто-то сумел, например, сформулировать многолетнее состояние советского общества, целый, если вдуматься, исторический период одним опять же единственным словом – застой. Коротко. Как окрик. Как выстрел. И все. Исторический инцидент исчерпан. Одним словом.
Но это было раньше. И касается страны, которой уже нет. Теперь у нас своя страна. Свое, соответственно, общество. Которое, соответственно, пребывает в каком-то определенном состоянии. И я хочу, но не могу охарактеризовать его одним-единственным словом. А может, все дело в так называемом переходном периоде? Кстати. Известно ли вам, как выглядит самое главное народное проклятие у китайцев? Такое, что дальше уже некуда, когда не просто оскорбить надо кого-то или унизить, а прямо-таки окончательно изничтожить. Ну, к примеру, в каком-то народе в таких-то случаях говорят – чтоб ты сдох.
У кого-то по-другому – чтоб тебя черти съели. Насчет мамы – это у многих народов есть, этим никого не удивишь. А вот один народ, но он не на нашем континенте обитает, предупреждаю сразу, чтоб не было недоразумений, – культивирует ну очень оригинальное проклятие. Чтоб у тебя сын родился, но, дескать, без этого. Без детородного органа, в общем. Представляете, до чего добрались? На другом континенте, повторяю. Можно, конечно, желать зла ближнему. Иногда, допускаю, даже нужно. Но доходить при этом до крайней плоти? Вот, кстати, где легко одним словом охарактеризовать состояние общества, даже думать не надо – дикари-с.
Другое дело – китайцы. Они не загоняют в гроб неугодного им человека – даже на словах; они не желают ему послужить кому-то ужином; они не домогаются его мамы и абсолютно равнодушны к судьбе гениталий его будущего сына. Они, – вежливо так, обращаясь на “вы”, тихим голосом, с улыбкой, а возможно даже с поклоном, на манер японцев, – скажут ненавистному им человеку следующее: “Чтоб вы жили во время перемен”. А значит, – давайте смотреть правде в глаза, – пошлют этого человека прямиком к нам. Ибо мы как раз в этом самом времени и пребываем. Называя его по-научному – переходным периодом. Печально, конечно. Если не доверяете китайцам, прочтите недавнюю статью главного редактора газеты, которую держите в руках, про слова и их смысл. Вам кое-что станет ясно. И не только про китайцев.
К примеру, в чем смысл слов – переходный период? Это – когда общество переходит из одного состояние в другое. Просто, как яйцо. Потом оно может еще в другое состояние перейти – третье уже. И в еще одно. И так до тех пор, пока эти самые переходы не кончатся. Первый переход мы помним все. Горбачевский. Тогда появилось состояние раскрепощенности. Некоторой свободы. Нам разрешили то, чем многие народы занимались очень давно – озвучивать собственные мысли, например.
Затем возникло состояние настороженности. Тревоги. И резкий переход в состояние общенационального взрыва из-за нескольких спиленных деревьев в Топхане, как пишут некоторые летописцы, которые и к месту, и не к месту любят употреблять всякие литературные приемчики. На самом деле – это был акт коллективной интуиции. Предощущение беды – большой, трагической, необратимой. И небывалое, феерическое единение общества, когда все, казалось, стало общим, одним на всех – от убеждений до дыхания и пульса.
К тому же мы еще верили в справедливость. И в то, что эту веру с нами разделяют и другие. Чужого горя не бывает – говорили нам из телевизора и газет. А в реальной жизни плюнули в душу. И наше горе осталось только нашим. И стало чужим практически для всех. Наступило состояние потери ориентиров, разочарования, переоценки ценностей. А дальше все пошло лавиной.
Нас стали изгонять с насиженных мест, брать в плен, отнимать наши законные земли. Нас били, насиловали, в нас стреляли, нас расстреливали. И при этом нам безостановочно лгали, нас обводили вокруг пальца, нас вводили в заблуждение, нас усыпляли, нам обещали, и не только не выполняли обещанного, а поступали с точностью до наоборот, тем временем продолжая изгонять, лишать, грабить, убивать.
Мы прошли, наверное, всю гамму возможных человеческих состояний – от наивной, детской доверчивости до крайней нечеловеческой затравленности, минуя все промежуточные состояния – отчаяния, бессильной ярости, ощущения всеобщего беспредела, чужой безнаказанности и своей немощи. А после всего, что произошло, – после того как изгнали, обворовали, ограбили, пленили, поизмывались, унизили, оскорбили, осквернили, – после всего этого все вокруг, всем, что называется, миром принялись убеждать нас в том, что в соответствии с мировыми стандартами наступила пора цивильного решения проблем.
По международным правилам. В рамках международного права. И это ничего, что нас втоптали в грязь совсем по другим правилам и абсолютно в других рамках. Не цивильных. Ну и что? Зато отмываться будем в цивильных. Так принято. Убедили. И плавно перевели наше общество в состояние переговоров и мирного урегулирования. Давно уже.
Теперь мы обсуждаем, беседуем, дискутируем. И у себя, и не у себя. И с другими, и друг с другом. Мы поделились. На партии, движения, общества, фракции, форумы. Мы принимаем, и нас принимают. Мы шлем послания, и нам шлют. К нам приезжают представители, и мы ездим к представителями. Нам помогают, порой пытаются решать за нас, чтоб мы не очень затруднялись как бы. Иногда даже собираются где-то все вместе и начинают усиленно заниматься только нами, выступают, предлагают, резюмируют, выносят резолюции, отменяют плохие постановления и принимают хорошие. Потом проверяют исполнение: летают, ездят, ходят – туда-сюда, сюда-туда. Но все по правилам. Все – в рамках.
И постепенно, последовательно, неуклонно добиваются своей высокой международной цели. И под этим благотворным влиянием наше общество начинает, наконец-то, благодарение судьбе, слава Богам, – мыслить на должном, современном уровне. И мы все как один понимаем: раз не стреляют – уже хорошо. Раз не убивают – уже благо. Раз не разбойничают – уже прогресс. Раз не бьют по голове, не насильничают, не оскверняют, не оскопляют, не лишают чести и достоинства – уже спасибо надо говорить. И в том числе за состояние нашего общества. Оно ведь за это время устоялось. Успокоилось. Стабилизировалось. Притихло. Присмирело. Скажем по-научному – адаптировалось.
Поредело, правда, в какой-то степени. Иных уж нет, а те далече, – как сказал один не наш поэт. Разобщилось несколько. Взаимоотстранилось. И с пульсом общим что-то уже не то. Но это естественно. У каждого состояния свои, что называется, нюансы.
Зато в целом – полный ажур. Даже мысль закрадывается, ненавязчиво так: а может, он уже кончился, этот переходный период? Или еще нет? Пусть нам объяснят. В конце концов, должно же общество уяснить свое конкретное состояние. Тут уже никакой Карамзин не поможет. Он небось опять заладит про свое “воруют-с”, но это уже не пройдет. Не потому что отсутствует, а как раз наоборот – потому что присутствует везде, повсеместно, в большом количестве и объеме, а потому никого уже не колышет.
Здесь, скорее, граф Суворов пригодится. Не он лично, разумеется, а слово, которое он произнес в очень известной когда-то рекламе банка “Империал”, который, кстати, потом накрылся со всеми потрохами. Суворов, если помните, сказал: “Ждем-с”.
Из архивов газеты ЭХО, 2002 год