НУРАНИ
Джавахетия, район компактного проживания армян в Грузии, в последнее время довольно часто оказывается в центре внимания средств массовой информации, причем не только местных и региональных. Назвать этот регион Грузии уже состоявшейся “горячей точкой”, такой же, как Карабах, Абхазия или Южная Осетия, к счастью, нельзя. Однако сказать, что требования лидеров местной армянской сепаратистской организации “Джавакх”, для которых “программой-минимум” является широкая автономия Джавахетии, а программой-максимум – присоединение этого региона к Армении, создают угрозу безопасности и стабильности в регионе, значит, ничего не сказать.
Ситуацию в Джавахетии анализируют прежде всего с точки зрения взаимоотношений центральной власти Грузии и лидеров армянской общины. И при этом практически без внимания остается третья сторона: община духоборцев. Статья Александра Криндача, научного сотрудника института географии РАН, “Русские сектанты в Грузии и их взаимоотношения с местными жителями”, помещенная на сайте “www.sakartvelo.ru”, на этом фоне редкое исключение.
Переселение армян в Джавахетию началось тогда же, когда и на территории Карабаха и Западного Азербайджана (современной Армении) – в 1828 году, в рамках российской политики создания “надежного христианского плацдарма” на границе с Турцией и Персией. Еще через полтора десятка лет из-за разногласий с официальной православной церковью на неосвоенные земли Приазовья, а позже и Южного Кавказа, российские власти начинают переселять духоборов.
Села духоборов в Джавахетии: Гореловка, Орловка, Спасовка, Ефремовка, Тамбовка (ныне в составе Гореловского сельсовета Ниноцминдского района Грузии) были основаны в 1841 году. Жили замкнутыми общинами, членами которых становились по рождению и куда доступ посторонним был закрыт. Общинный быт позволил духоборам сравнительно легко встроиться в советский “колхозный строй”. Села “Духобории” считались зажиточными, их продукция – картофель, мясо, молоко, сыры – славилась на всю Грузию. Отношения же с местным населением складывались весьма добрые.
Как можно понять из исследований Криндача, положение стало меняться с 1990 года, когда начался массовый выезд духоборов в Россию. Свою роль сыграла и агитация ученых из института этнографии РАН, о чем тот же Криндач говорит прямо и открыто, и приход к власти в Грузии Звиада Гамсахурдиа, и выдвижение армянскими лидерами Джавахетии требований присоединить эти земли к соседней Армении, проще говоря, – угроза межнационального конфликта.
Словом, “чемоданные настроения” среди духоборов распространились достаточно быстро. А их пустующие дома занимали уже другие. В том числе и армяне. Уже к 2000 году в Ниноцминдском районе Грузии 96% населения составили армяне, 2,6% – русские и 1,7% – грузины. Духоборы сегодня составляют большинство населения только в Гореловке, но и здесь в русской школе учатся лишь 109 детей, в то время как в армянской – 147.
Однако с армянами, заселявшими земли духоборцев, отношения, как принято говорить, “не заладились”. Как указывает Криндач, “духоборческие девушки стали побаиваться ходить на дискотеку из-за “раскованного” поведения армян-ухажеров. Центральная асфальтированная улица в Гореловке превратилась в разбитый проселок, поскольку армяне игнорировали запрет ездить по ней на тракторах. Оскудели изобиловавшие рыбой окрестные озера: если раньше ловили столько, сколько могла съесть за раз семья, то теперь рыбу стали глушить электрическим током.
Стали пропадать продовольственные запасы из кладовок, а ведь кража у односельчан считалась в Духобории чем-то немыслимым. Чтобы не платить за электроэнергию, новые соседи переделывают счетчики в своих домах, а свет за неуплату отключают всему селу. Разговоры, что среди армян, как у любой нации, есть и хорошие и плохие люди, помочь не могли. Духоборцы твердо знали: пока они жили своей общиной, никаких проблем не было”.
Масла в огонь подливал и, как теперь принято говорить, “раздел сфер влияния”. Как указывает тот же Криндач, “в Орловке, Спасовке, Ефремовке и Калинино часть земли раздали семьям, а колхозы преобразовали в государственные “сельскохозяйственные производства”, власть в которых, по мере выезда духоборцев и с подачи районной администрации, перешла к новоприбывшим.
Дальше все шло по известной схеме, и сегодня в каждом из сел экономическая власть принадлежит 1 – 2 армянским семейным кланам, организовавшим фермерские хозяйства на базе “приватизированной” колхозной собственности… В с. Орловка, например, глава “сельскохозяйственного производства” так распределил земельные наделы, что принадлежащая ему земля отрезала духоборцам доступ к их пастбищам”.
Показательно, что, согласно приведенным Криндачем данным социологических исследований, “чемоданные настроения” господствуют теперь и среди духоборов, и среди армян. Во всяком случае, 66% духоборов и 54% армян хотели бы уехать в Россию, а 32% армян – в Армению. При этом только 3% духоборов думают, что “отношения (с местными армянами) очень хорошие” по сравнению с 34% среди армян, а 55% придерживаются мнения: “отношения напряженные, возможны конфликты” (лишь 3% армян).
На постоянные проявления национальной неприязни к русским в собственном селе жалуются 13% духоборов, а еще 38% сталкивались с этими проявлениями эпизодически. Доля же армян, заявивших о постоянном (2%) или эпизодическом (9%) негативном отношении со стороны духоборов, гораздо ниже.
Указывает Криндач и на тот факт. что “жители Джавахетии просто не ощущают себя частью грузинского общества: они во всех отношениях больше связаны с Арменией и с Россией. Поездка на машине в Ереван займет 2,5 – 3 часа по сравнению с 6 – 7 часами до Тбилиси. Ближайший крупный город и аэропорт – армянский Гюмри (бывш. Ленинакан). В силу рельефа здесь принимают телевизионные программы из Армении и России, но не из Тбилиси.
Благосостояние многих местных армянских семей зависит от мужчин, работающих по найму в России или служащих по контракту на российской военной базе в Ахалкалаки (там же работают и 20 духоборов). Для расчетов здесь используют не грузинский лари, а российский рубль и армянский драм. И неудивительно, что 95% духоборов и более 80% местных армян не владеют грузинским языком”.
Плюс ко всему духоборы и армяне, как указывает Криндач, “сильно расходятся в вопросе доверия к местным властным структурам – районной администрации и полиции, кадры которых почти исключительно состоят из армян”.
Судя по данным социологических опросов, “две трети духоборов считают армян пришельцами, скупающими дома и не уважающими обычаи духоборов. И только 20% армян обвиняют духоборов в неуважении к их традициям и в высокомерии. 57% духоборов считают армян “гостями” в этих краях по сравнению с 18% респондентов-армян, назвавших гостями как раз духоборов. Соответственно, среди духоборов в 1.5 раза больше тех, кто убежден, что “армяне должны уважать наши законы и обычаи, если хотят остаться здесь жить”, аналогичные требования выдвигают 81% и 54% армян соответственно.”
Конечно, спор, кого именно следует считать “хозяевами”, а кого – “гостями”, если принять во внимание, что армяне и духоборы на землях, где уже веками жили грузины и месхетинские турки, появились практически одновременно и по историческим меркам совсем недавно, напоминает пародию на дискуссии об исторической принадлежности территорий, весьма популярные на рубеже восьмидесятых и девяностых годов минувшего века.
Кроме того, нетрудно заметить, что Криндач, весьма подробно проанализировав претензии общины духоборов к местным армянам, не упоминает о каких-либо конфликтах русских сектантов с грузинской властью и грузинским же населением Джавахетии. Что, впрочем, неудивительно: армяне в Джавахетии составляют подавляющее большинство населения и в значительной степени контролируют низовые звенья местной власти.
Можно спорить до хрипоты, что именно разрушило традиционный общинный уклад жизни духоборов: агрессивное поведение местных армян, стремившихся не принимать духоборческие правила поведения, а навязывать им свои, или же массовый выезд в Россию самих духоборов, в результате чего сектанты на тех землях, которые они уже привыкли считать своими, оказались в меньшинстве и не смогли противостоять соседской экспансии, или вычерчивать диаграммы и строить прогнозы, при каких условиях в Джавахетии возможно возрождение прежних духоборческих общин и возможно ли оно вообще. Тем более, что, по мнению многих культурологов, разрушение архаичного уклада жизни замкнутых общин в XXI веке предрешено, и это всего лишь вопрос времени.
Важно другое. В то время как тема защиты прав “русскоязычного населения”, “этнических россиян”, “соотечественников за рубежом” и т.д. остается в поле зрения российских политиков и журналистов практически постоянно, причем, как правило, наибольшее внимание уделяется тем странам, чей внешнеполитический курс не совпадает с российским, а ситуацию в Джавахетии российские СМИ отслеживают внимательно, положение духоборов в Джавахетии никого, похоже, не интересует.
О них не вспомнили даже тогда. когда темой номер один для российских СМИ был вывод из Грузии российских военных баз (одна из них дислоцируется именно в Джавахетии). По всей видимости, все дело в том, что в Москве, как ни парадоксально это звучит, просто не желают “портить отношений” с лидерами местной армянской общины.
Которые тоже являются убежденными союзниками России, но, в отличие от духоборцев, располагают солидным влиянием. Нетрудно заметить и другое. Москва, весьма обеспокоенная положением русских в странах Балтии, Казахстане, Узбекистане, не заметила ни моноэтнизации Армении, ни закрытия вещания российских каналов в Туркменистане. Похоже, судьба духоборцев в Джавахетии – из того же ряда.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год