Т.КАСИМОВА
Начавшийся в столице Дагестана Махачкале суд над Салманом Радуевым не мог не превратиться в показательный процесс. Отчасти этому способствовала и Москва – впервые за последние 30 лет, после процесса над американским летчиком Гэрри Пауэрсом, чей разведывательный самолет U-2 был сбит под Свердловском, в роли гособвинителя выступит генеральный прокурор России Устинов.
Российские СМИ постоянно подчеркивают, что в истории России террориста такого ранга, как Радуев, судят впервые. И сообщают о беспрецедентных мерах безопасности: Радуева в аэропорту Махачкалы пересадили в БТР, а “автозак” в кортеже ехал только для “отвода глаз” и дезориентации потенциальных террористов. Представители властей причины таких мер безопасности объясняют просто: мол, у Радуева в Дагестане много “кровников” и они могут попытаться свести с ним счеты, не дожидаясь приговора суда.
По мнению многих наблюдателей, исход судебного процесса предрешен. Дело даже не в том, что Радуев брал на себя ответственность за все теракты, о которых слышал, – судить его собираются прежде всего за рейд на Кизляр и Первомайское – преступления, где свидетелей и потерпевших – хоть отбавляй. По понятным причинам, в России об этом не говорят вслух, однако решение Устинова лично поддерживать обвинение на процессе на фоне того внимания, которое уделяется прессой суду над Радуевым, более всего напоминает попытку политической “раскрутки” персоны самого генпрокурора. И само его участие в процессе предстает уже как очередное звено в цепи небезынтересных событий.
Сначала генпрокурор России эффектно позирует журналистам на фоне поднятой со дна Баренцева моря подлодки “Курск” и по сути дела превращается в главное действующее лицо. Дело доходит до того, что Устинов лично комментирует журналистам короткий фильм, отснятый на АПЛ “Курск”, а потом в прессу “подпускается утечка”: мол, в то время, когда Устинов во главе прокурорской бригады осматривал лодку, там еще оставались взрывчатые вещества. Словом, герой. Вскоре после этого генпрокуратура начинает серию расследований против “неприкосновенных персон”. Причем, речь идет не только о министре путей сообщения Аксененко – называют даже имя одного из лидеров пропрезидентской партии “Единство” Сергея Шойгу. Потом, правда, выясняется, что речь идет о бывшем заместителе Шойгу, но вот факт “наезда” на МЧС говорит сам за себя. На этом фоне процесс над Радуевым, где вынесение обвинительного приговора предрешено, превращается в очередной этап “раскрутки” персоны самого Устинова.
Проблема, однако, в том, что суд над Радуевым до процесса над Пауэрсом не дотягивает. Во-первых, сам террорист мало напоминает ужасающего монстра. Разочарование, наступившее вслед за его сенсационным арестом, когда Радуев в “бутырских интерьерах” впервые предстал перед камерами без бороды, темных очков и военной формы с погонами “бригадного генерала”, накануне суда только усилилось.
Во-вторых, то, что суд проходит не в Москве, а в Махачкале, пусть даже для этого есть несомненные юридические основания, уж очень напоминает попытку спрятать концы в воду. Отказ астрономического числа свидетелей и потерпевших от участия в процессе тоже заслуживает внимания, и в официальные объяснения, что, мол, новая встреча с Радуевым, даже в зале суда, окажется для “отказников” непосильной психологической травмой, верится с трудом.
Куда более убедительной кажется версия, что люди просто испугались угроз оставшихся на воле пособников Радуева. Конечно, такой поворот событий малоприятен для федеральных властей, которые, как оказалось, не могут пресечь деятельность “радуевцев” даже в суперлояльном Дагестане.
А на радуевском процессе властям явно есть что скрывать. Конечно, вина Радуева ни у кого не вызывает сомнений, но и действия российских “силовых структур” во время радуевского рейда на Кизляр и Первомайское тоже не могут не вызывать вопросов: и как Радуеву удалось уйти из окружения, и почему под ураганным огнем российских войск оказались не только террористы, но и заложники, и откуда взялась “утка” о расстреле дагестанских старейшин, отправившихся на переговоры с Радуевым, – именно она была использована для “пропагандистского обеспечения” начала силовой операции, и от чьих пуль – российскиих или чеченских – погибли заложники. И, возможно, именно тут следует искать ответ на вопрос, почему процесс проходит в “закрытом режиме” и чего опасаются свидетели и потерпевшие.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год