НУРАНИ
Бывший афганский монарх Мухаммед Закир шах накануне начала американской антитеррористической операции оказался в центре беспрецедентного внимания прессы. С 86-летним королем, почти забытым всеми, встречаются представители международных организаций и великих держав, с ним проводят переговоры лидеры афганских вооруженных группировок и т.д. Перспективы реставрации монархии уже привели к росту курса национальной валюты страны – афгани (что, впрочем, может быть и результатом “биржевого пиара”).
А пока что сам бывший и, возможно, будущий король дал интервью саудовской газете “Аш-Шарк аль-Аусат”, где назвал талибов “иностранной оккупационной силой” и заодно изложил свой план переустройства страны после того, как с режимом талибов будет покончено. Свергнутый монарх подтвердил свое намерение вернуться в Афганистан, чтобы объединить народ и помочь ему самому решать свою судьбу: “Я не стремлюсь ни к каким постам и санам, для меня главное – служить своей Родине”.
По замыслу короля, прежде всего следует созвать Лою Джиргу, то есть традиционное собрание вождей племен, богословов, представителей разных народностей для избрания главы государства и формирования переходного правительства, которое подготовит проект демократической Конституции. После того, как в Афганистане наступят мир и спокойствие, Лоя Джирга соберется вновь, рассмотрит проект Конституции и решит, станет ли Афганистан монархией или республикой, поскольку, по мнению монарха, важно содержание власти, а не ее форма.
Что же касается талибов, то они, по мнению Мохаммеда Закир шаха, “иностранная оккупационная сила”, ее создали, поддерживают и защищают иностранцы разных национальностей.
Будущую военную операцию США он отказался назвать “вторжением”: “Это дружественная страна, которая не имеет зловещих планов, но пытается помочь афганскому народу освободиться от тирании и терроризма, навязанных ему иностранными силами”.
Свергнутый монарх уверен, что Афганистан должен перестать быть гнездом для террористических группировок, а Усаму бен Ладена надо передать в руки международного суда.
Впечатляющая “раскрутка” образа бывшего короля имеет вполне понятные причины. Судя по всему, на Западе уже задумываются о будущем политическом устройстве Афганистана.
До сих пор ни один из правителей Афганистана, включая того же Закир шаха, не мог похвастать тем, что его власть признавали все афганские племена и народности. В стране, где нет железных дорог, шоссейных – катастрофически мало (трасса Хайратон Кабул через перевал Саланг, “центральное кольцо” Кабул – Герат – Кандагар и “ветки”, идущие из Герата к иранской границе и из Кандагара и Джелалабада к пакистанскому Пешавару), электричество – до сих пор чудо техники, а радио – “исчадие сатаны”, центральная власть существует на том же уровне, на каком она была в Европе в средние века. То есть она есть только в более-менее крупных городах, связанных со столицей действующими коммуникациями. В отдаленных же горных ущельях, где до сих пор сохранился средневековый уклад жизни и где каждый мужчина держит наготове оружие, практически неограниченной властью обладают представители местной племенной знати. И делить ее с центральной властью не хотят.
Еще более сложная ситуация с кочевниками-пуштунами, составляющими в Афганистане значительную часть населения страны. Нынешняя граница Афганистана и Пакистана, та самая линия Дюранда, которая некогда разделила независимый Афганистан и Британскую Индию, закрепила не столько сложившиеся в регионе границы, сколько разделение сфер влияния того времени. Традиционный Пуштунистан оказался рассеченным надвое: часть его составила центральные и восточные области нынешнего Афганистана, часть – Северо-Западную провинцию Пакистана. Кроме того, она разделила и вековые маршруты кочевок: они теперь пролегают из Афганистана в Пакистан и обратно. Говорить в таких условиях о надежной охране границы, о гражданстве и государственной принадлежности не приходится.
Показательно, что даже в Пакистане земли пуштунов обладают некоторой степенью автономии, тут разрешено ношение оружия и т.д. И чего здесь больше – “национального менталитета” или влияния соседней афганской вольницы, можно только гадать.
Афганистан сегодня куда ближе к африканским странам с их традиционным трайбализмом и межплеменной рознью, чем к своим соседям – Ирану и Пакистану. Именно вооруженные формирования разных племен оказывались и оказываются в этой стране главной “движущей силой” и государственных переворотов, и мятежей. Так что говорить о перманентной войне за независимость в Афганистане можно только с очень большой натяжкой: скорее происходящее напоминает перманентную гражданскую войну, участники которой не без успеха пытались заручиться поддержкой “великих держав”, в той или иной степени заинтересованных в контроле над Афганистаном, будь то Великобритания, СССР или еще кто-нибудь.
Огонь междоусобицы тлел в Афганистане во все времена. Однако ситуация изменилась после того, как на традиционные межплеменные и межконфессиональные трения стали накладываться геополитические страсти. Бедная горная страна, лежавшая в стороне от караванных путей, где земля была в лучшем случае пригодна под возделывание неприхотливого опиумного мака, неожиданно привлекла к себе геополитические аппетиты. Хребет Гиндукуш расположен таким образом, что позволял уверенно контролировать ситуацию и к северу – в советской Средней Азии, и к югу – вплоть до побережья Индийского океана. Лучшей точки для РЛС и пусковых установок ракет просто не найти: в современных условиях контроль над афганской территорией многократно расширяет “свободу рук”.
Установить надежный контроль над Афганистаном в годы “холодной войны” не удалось ни одной из сверхдержав того времени. Однако 13 лет советской интервенции и помощь Запада моджахедам, готовым вести вооруженную борьбу с СССР, сделали свое дело: в Афганистан было “закачано” астрономическое количество оружия. Плюс ко всему тут успела сформироваться прослойка тех самых “полевых командиров”, лидеров вооруженных группировок, не признававших никаких аргументов, кроме оружия.
И, как показали события в Афганистане вскоре после вывода оттуда советских войск в 1989 году, как только с арены был удален “общий враг”, воевать между собой начали бывшие союзники, к которым очень быстро примкнули бывшие же противники. В одном лагере с ныне покойным “львом Панджшера” Ахмад Шахом Масудом и идеологическим лидером вооруженного сопротивления советской интервенции Бурнахуддином Раббани оказался бывший министр внутренних дел в правительстве Наджибуллы, последнего просоветского руководителя Афганистана, Абдулрашид Дустум, лидер афганских узбеков. В стане талибов обнаружился министр обороны из правительства того же Наджибуллы генерал Танай, руководивший публичной казнью Наджибуллы и его брата…
Отчасти объединить пуштунские племена под собственной властью удалось именно талибам во главе с муллой Омаром. По сути дела, события 1996 года в Афганистане отчасти напоминают исламскую революцию в соседнем Иране. Религия оказалась единственным аргументом, способным пересилить трайбализм и межплеменную рознь точно так же, как в Иране в ней многие увидели идеологию, способную объединить многонациональную страну. Тем более, что “сверхжесткий исламский режим”, насаждаемый талибами, оказался не так уж и далек от традиционного уклада жизни сельских пуштунов.
Проблема, однако, в том, что Афганистан – страна многонациональная. На севере страны, в отличие от юга, доминируют не пуштуны, а таджики и узбеки. Нагорье Хазареджат в центральной части Афганистана населяют хазарейцы – народ, происхождение которого до сих пор не вполне ясно. Сами афганцы считают хазарейцев потомками воинов Чингисхана.
Горная область на стыке Памира и Гиндукуша – знаменитый Нуристан, бывший Кафиристан – “страна неверных”, где только в конце XIX века окончательно обосновались муллы. К тому же, если в пуштунской среде религия может служить объединяющей силой, то в масштабах всего Афганистана ислам скорее разъединяет народы, чем объединяет их. Если пуштуны – сунниты-ортодоксы, то хазарейцы – шииты. К одной из шиитских сект принадлежат и афганские таджики. Вооруженные отряды талибов, практически без сопротивления установившие контроль над Пуштунистаном, столкнулись на севере страны с жестким противодействием. Именно по северным областям Афганистана прокатились первые кровавые репрессии, направленные прежде всего против афганских шиитов – главным образом таджиков и хазарейцев. И именно север оказался главным оплотом антиталибской оппозиции.
И в результате сегодня, несмотря на все разговоры о международном терроризме, праве выбора афганского народа и т.д., линии политических разногласий практически полностью совпали с этническими границами. Более того, как уже указывалось в прессе, на грани раскола по этническому признаку оказался сегодня и Северный альянс. Доминирование в нем таджиков доселе не подвергалось особым сомнениям. Однако после гибели Ахмад Шаха Масуда его преемник генерал Мохаммед Факим хан явно не обладает достаточной харизмой и авторитетом, чтобы претендовать на роль лидера всего антиталибского альянса.
Появление в Афганистане генерала Дустума заметно повышает “рейтинг” узбекского крыла антиталибского альянса и не может не подтолкнуть его лидеров к попыткам освободиться от опеки Раббани Факим хана и начать “свою игру”. А ведь есть еще хазарейцы, нуристанцы, белуджи – со своими лидерами, амбициями и претензиями на кусок пирога…
Этнические войны отличаются от политических главным образом тем, что их просто разжечь, но практически невозможно погасить. А это уже заставляет по-иному оценить перспективы плана политического урегулирования в Афганистане, который предлагает Мохаммед Закир шах. Теоретически бывший монарх может сыграть роль лидера, власть которого признают если и не все, то большинство.
Однако тот факт, что лидеров Северного альянса до сих пор не удалось склонить к признанию власти Закир шаха, особого оптимизма не вселяет. За годы гражданской войны слишком многие местные лидеры в Афганистане успели почувствовать, что такое неограниченная власть, подтвержденная силой оружия, и вряд ли расстанутся с ней без боя – и в прямом, и в переносном смыслах.
И самым вероятным здесь представляется все тот же “боснийский вариант” – установление в Афганистане администрации ООН, под патронажем которой начнется работа по созданию местных органов власти. Вряд ли это легкая задача. Но после террористических актов 11 сентября у всего мирового сообщества вряд ли есть выбор и возможность ждать.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год