НУРАНИ
Когда-то мировые аналитики называли Центральную Азию “шкатулкой с драгоценностями, запертой в центре континента”. Теперь она, похоже, рискует превратиться в “бочку пороха”. Главным образом из-за роста исламского религиозного экстремизма. Именно тема противостояния религиозному экстремизму в Центральной Азии была в центре внимания на бакинском заседании Совета министров обороны стран СНГ.
А на встрече с главой российского оборонного ведомства Сергеем Ивановым президент Азербайджана Гейдар Алиев подтвердил, что рост исламского экстремизма в Центральной Азии представляет опасность и для Азербайджана. Причем заявление Гейдара Алиева – это уже не первый признак того, что в стране к угрозе исламского экстремизма относятся более чем серьезно: тема противостояния религиозному экстремизму, ваххабизму и т.д. становится в Азербайджане все более “обсуждаемой”.
Однако если в Азербайджане речь идет главным образом о превентивных мерах и о намерении предотвратить опасность, то в Центральной Азии ситуация принципиально иная.
В кыргызском Оше, районе компактного проживания местной узбекской общины, начался судебный процесс над двумя террористами. Гражданин России 21-летний Руслан Абдулин и 23-летний Равшан Шарипов, гражданин Таджикистана, обвиняются в незаконном переходе границы, участии в преступной организации, захвате заложников и вооруженном сопротивлении. Двум террористам, взятым в плен кыргызскими солдатами в прошлом году, грозит теперь от 10 до 20 лет лишения свободы.
Внимание, которое узбекские СМИ уделяют этому событию, вполне понятно и объяснимо. Бои, в которых участвовали двое нынешних подсудимых, шли на территории Кыргызстана, прорвались туда боевики из Таджикистана, если не из Афганистана, но вот ни у кого не возникает сомнений, что направлялись они в Ферганскую долину Узбекистана, используя кыргызские горы исключительно как транзитную зону.
Внимание мирового сообщества сфокусировано сегодня на действиях террористов из исламского движения Узбекистана. На их счету серия взрывов перед правительственными зданиями в Ташкенте зимой 1998 года, серия захватов заложников в Кыргызстане, в том числе японских геологов и американских альпинистов.
Возможно, захват заложников-иностранцев сыграл не последнюю роль в том, что ИДУ оказалось первой террористической группировкой, действующей в бывшем СССР, которая была официально внесена госдепартаментом США в список международных террористических организаций. Узбекистану удалось заручиться в этом вопросе поддержкой США – переговоры о сотрудничестве в борьбе с терроризмом с представителями официального Ташкента вела даже госсекретарь США в администрации Клинтона Мадлен Олбрайт.
И нетрудно заметить, что для Узбекистана противостояние ИДУ становится тем же, чем для Азербайджана – карабахская проблема: не только главной целью внешней и внутренней политики, но и основой выбора внешних партнеров и политических приоритетов.
Однако если пути приобретения оружия, вербовки сторонников, переброски боевиков и т.д., используемые ИДУ, анализируются и в региональных, и в мировых СМИ достаточно активно, то на политические причины, ввиду которых опасность исламского экстремизма превратилась в весьма существенный “фактор риска” в Узбекистане, да и не только в Узбекистане, обращается куда меньше внимания.
ИСЛАМСКИЙ ЭКСТРЕМИЗМ ВРЕМЕН “ГОРБАЧЕВСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ”…
Как свидетельствует история, приверженцы “нетрадиционных течений” в исламе на территории бывшего СССР впервые заявили о себе в Ферганской долине – густонаселенной и чрезвычайно многонациональной области, где сходятся границы нескольких центральноазиатских государств. Там же, и опять-таки впервые в истории СССР, появился и так называемый “политизированный ислам”, распространившийся позже на Таджикистан и Узбекистан.
Популярность в этих центральноазиатских республиках “политического ислама” накануне распада СССР имела свои причины. Религия тут всегда играла в жизни населения куда большую роль, чем, к примеру, в Азербайджане и тем более соседнем Казахстане, где женщины никогда не носили ни чадры, ни паранджи.
В отличие от азербайджанцев, народы Центральной Азии не имели и опыта собственной национальной государственности. А имевшиеся тут на момент присоединения к России государственные образования (два из них: Хивинское ханство и Бухарский эмират – на правах вассалов русского царя просуществовали до советизации Центральной Азии) имели весьма пестрый национальный состав.
Впервые исламисты проявили себя как серьезная политическая сила в Таджикистане, где первоначально во главе оппозиционного движения стояли религиозные деятели типа бывшего муфтия Таджикистана Туранжонзода. Вначале в таджикской оппозиции были представлены не только исламисты, но и демократы, лидером которых считали известного кинорежиссера Давлата Худоназарова.
Дальнейшие события известны: многотысячные митинги, почти бескровный переворот, нарастание внутриполитической напряженности, попытки реванша прежних властей и, наконец, начало полномасштабной и кровопролитной гражданской войны, в результате которой в объединенной таджикской оппозиции на первые роли, как того и следовало ожидать, выдвинулись исламисты.
…И ПОСТСОВЕТСКОЙ “СТАБИЛЬНОСТИ”
В Узбекистане, однако, ситуация развивалась по-другому. Если в Таджикистане влиятельная исламская партия возрождения, составившая наряду с национал-демократическим и сегодня благополучно забытым “Растохезом” основу объединенной таджикской оппозиции, сформировалась во времена горбачевской перестройки, то организационное структурирование узбекского исламского движения приходится на первые годы независимости Узбекистана, когда в стране установился куда более жесткий режим.
В отличие от Таджикистана, в Узбекистане в первые же годы горбачевской “перестройки” заявила о себе партия “Бирлик”, выступавшая с национал-демократических позиций. Плюс ко всему еще в Бухарском эмирате в среде узбекской интеллигенции существовало движение младобухарцев, или джадидов, действовавшее под названием “Тарбия-и-афталь”, то есть “Воспитание детей”, по своей идеологической основе смыкавшееся с движением младотурок.
Возможно, у партии “Бирлик” были реальные шансы превратиться во влиятельную оппозиционную партию. Однако тут в дело вмешались власти. В Узбекистане была создана партия “Эрк”, которой первоначально предназначалась роль “конструктивной” оппозиции, а на неугодный и слишком радикальный “Бирлик” обрушились репрессии. Вскоре эта партия перестала существовать.
Однако потом начался процесс постепенной радикализации “Эрка”, в том числе и за счет перетекания в нее “умеренного крыла” “бирликовцев”, не попавших под жернова политических репрессий. Так что очень скоро не менее серьезные репрессии обрушились и на “Эрк”.
И вот тут события приняли опасный поворот. Сложившиеся в годы гражданской войны в соседнем Таджикистане малочисленные группировки исламистов во главе с Джумой Намангани превратились в единственную реальную оппозиционную силу в стране. Их лозунги возвращения к “истинному исламу” и построения “исламского порядка” находили в среде узбекских крестьян, городской бедноты и т.д. куда больше приверженцев, чем рассчитанные на “продвинутую аудиторию” агитационные материалы “Бирлика” и “Эрка”.
Узбекские исламисты, ушедшие вместе со своими таджикскими соратниками в Афганистан, успели “навести контакты” с представителями ультрарадикальных группировок, действовавших в арабских странах и активно помогавших “борцам за веру” в разных странах. В том числе и с Усамой бен Ладеном.
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
Несмотря на то, что к угрозе исламского экстремизма на просторах СНГ относятся более чем серьезно, полностью исключить распространение подобной угрозы в странах юга СНГ сегодня невозможно. И прежде всего ввиду “афганского фактора”. Несмотря на все военные и дипломатические усилия северного альянса, единственной реальной силы, противостоящей сегодня афганским талибам, зона, контролируемая “Талибан”, включая и регионы, прилегающие к границе со странами постсоветского пространства, постоянно расширяется.
После перехода под контроль талибов афгано-туркменской границы Сапармурат Туркменбаши предпочел установить с ними “особые отношения”, и в результате в Казахстане всерьез говорят об опасности выхода талибов через Туркменистан к Каспийскому морю.
На первый взгляд, ситуацию в Азербайджане трудно сравнивать с положением в Узбекистане. Однако исторический опыт соседнего Ирана, также ведущего в Азербайджане весьма активную идеологическую экспансию, не позволяет исключать неприятных неожиданностей. И хотя борьба с терроризмом во всем мире считается прерогативой правоохранительных органов, а между понятиями “религиозный экстремизм” и “терроризм” нередко ставится знак равенства, очевидно, что правоохранительные органы в лучшем случае в состоянии раскрыть уже совершенный теракт, предотвратить намечающийся, “ликвидировать сеть” и т.д.
Но вот борьба с религиозным экстремизмом требует уже не оперативно-следственных и не судебных, а политических мер. И сегодня официальному Баку необходимо учесть, к каким последствиям в Узбекистане привела борьба с национал-демократическими течениями во имя пресловутой “стабильности”, и по возможности не повторять центральноазиатских ошибок.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год