Рауф ТАЛЫШИНСКИЙ
Что касается охраны государственной тайны, то, конечно, лучше было бы, чтобы вообще никто ничего не знал. Так и начальству спокойнее, и население здоровее. Сказано, ведь: меньше знаешь, лучше спишь. И справедливо, надо заметить, сказано.
Вот, например, в законе “О государственной тайне”, ответственность за соблюдение которого позавчера возложили на журналистов, к категории неразглашаемых отнесены сведения о государственных запасах драгоценных металлов и камней Азербайджанской Республики. Да если кто располагает сведениями “о запасах драгоценных металлов и камней” даже собственной тещи, это никак не способствует нормальному сну. А что уж говорить о запасах государственных! Тут никакое AzTV не поможет нашему населению заснуть, если среди него разгласить такие сведения.
Так что ничего не знать – это, конечно, намного полезнее для здоровья. Правда, кое-какие сведения сообщать населению все-таки приходится, без этого, как показала практика, никак невозможно.
Таблицу умножения, например, в школах в общих чертах разглашают. Хотя и тут действуют осторожно и, судя по результатам последних тестовых экзаменов, делают это выборочно – в рамках необходимости. Вообще в таком деле, как информирование населения, много подводных камней, с первого взгляда незаметных даже для члена парламента. Народные избранники, определившие в законе, что государственной тайной является, а что нет, в большинстве своем – все-таки политики “общего профиля”.
А в таком деле нужен пытливый взгляд специалиста. И у нас эти специалисты понимают, что депутатам в водопаде законов, которые они обсуждают, принимают, дополняют и поправляют, всего не предусмотреть. И поэтому на местах вносят свою посильную лепту в благородное дело охраны тайны. Например, летом в разгар жары из нашей редакции позвонили на Бакинскую станцию скорой помощи с тем, чтобы узнать, сколько народу пострадало от тепловых и солнечных ударов.
Любой депутат (тем более оппозиционный, не имеющий опыта государственного управления), готов спорить, от внешней невинности вопроса растерялся бы и назвал цифру. А на “скорой” проявили бдительность и ответили, что без разрешения пресс-службы Министерства здравоохранения разгласить эти данные не могут. А в пресс-службе сказали, что “такими данными не располагают”.
То есть там, где “располагают”, там не могут, а где могут, там “не располагают”. В итоге объединенными усилиями тайну удалось сохранить и теперь количество людей, которых стошнило от жары, известно лишь узкому кругу лиц. Если кому смешно, то я могу предложить другой пример. В организации, которая раньше называлась Гидрометеоцентр, теперь сведения о дожде, или, скажем, ветре можно получить только с санкции вышестоящего Министерства экологии. Правда, как уже неоднократно подчеркивалось, живем в переходный период, случаются недоработки, и удержать погоду в полной тайне удается не всегда.
В частности, когда появились сообщения о наводнениях на юге России, журналисты стали интересоваться у синоптиков, не ожидается ли у нас чего-нибудь подобного. Синоптики без разрешения министерства сказать не могли, а в министерстве “такой информацией не располагали”. Правда, потом совершенно случайно выяснилось, что мелиораторы ведут срочные работы на случай затопления. И обеспечить сохранность тайны в полной мере не удалось.
Хотя, надо признать, что люди, ответственные за охрану тайны погоды, находятся в более сложном положении, чем их коллеги-финансисты или военные. В бюджете вообще мало кто разбирается, а на военные тайны никто не претендует. А с погодой трудно.
Во-первых, каждому интересно, затопит его или нет, и он назойливо пытается это выяснить. А во-вторых, даже если на какое-то время и удалось от него утаить, то рано или поздно, когда польет (или, наоборот, задует), тайна откроется. Так что с погодой полной секретности достичь вряд ли удастся. Но зато в других областях после опубликованных недавно Правил по предотвращению распространения государственной тайны в СМИ, видимо, будет наведен порядок.
Правда, остаются некоторые вопросы. В частности, непонятно, будут ли платными услуги Межведомственной комиссии по защите тайны, куда СМИ должны обращаться в случае, если в их распоряжение попал, например, поименный список всех руководителей коммунальных служб Агджабединского района? И если указанная информация будет признана Межведомственной комиссией тайной, может ли журналист ограничиться тем, что назовет источник, откуда получены сведения, или как носитель тайны обязан будет в течение семи дней застрелиться?
Из архивов газеты ЭХО, 2002 год