Рамиз ФАТАЛИЕВ, кинодраматург
Хочу поделиться. Просто, без комментариев и выводов. Недели три-четыре назад, ближе к ночи, посмотрел передачу по российскому телевидению. Полчаса экранного времени. Всего два человека. Очень разных – по формальным признакам, во всяком случае. Молодая женщина и пожилой мужчина. Она – автор и ведущая передачи. Он – её гость. Она – жена известной российской знаменитости. Он – знаменитость сам по себе. Она амбициозна и напориста. Он мягок и деликатен. Но оба они – одной национальной принадлежности.
И для нее – видно сразу – именно это обстоятельство и является главным. На этом она и собирается построить диалог, а значит, и всю передачу. Два соплеменника поговорят о своем славном племени. Два соотечественника воздадут хвалу своему отечеству. Интеллигентно, тонко и с достоинством.
Они сумеют это проделать, многого ведь и не надо – достаточно сделать короткий экскурс в прошлое, пройтись по болевым историческим точкам, посетовать на извечных врагов, продемонстрировать скорбь по невинно убиенным, затем, конечно, воздать должное живым, зафиксировать факт уникальной жизнестойкости нации, которая, невзирая на всяческие происки, тем не менее развивается и процветает, и на этой или подобной ей мажорной ноте завершить беседу двух не только соплеменников, не только соотечественников, но и, что блестяще, разумеется, подтвердит состоявшийся диалог, абсолютных единомышленников. Таков, надо полагать, был ее план.
Тем более, что перед ней сидел человек, которого не знают разве что грудные младенцы. Один из патриархов нации. Ее нации. Их общей нации. С таким, как он, все по плечу. Сейчас они справятся с задуманным планом – изящно и без всяких потуг. Но почти на первых же минутах случилась накладка. Именитый гость передачи выразился в том смысле, что он, конечно же, армянин, и таковым себя, разумеется, ощущает, но вот она, первая накладка, – не настолько, мол, чтобы из-за этого не считаться со всем остальным, что его окружает.
Ее это явно озадачило. Но ведь она – автор передачи, и к ее услугам масса наработанных профессиональных телеприемов, благо, это не прямой эфир, а запись. Поэтому беседу можно в любой момент прервать и показать что-нибудь другое, более созвучное заранее составленному плану.
Она так и поступает: на экране появляются живописные и скульптурные работы. Все они преимущественно посвящены многовековым страданиям ее народа, вечно гонимого, преследуемого, уничтожаемого и даются на экране в сопровождении леденящей душу трагической музыки – в основном классической и сочиненной, кстати, совсем по другим поводам.
Далее опять произошло непредвиденное. Вроде она сумела направить разговор в “нужное” русло, напомнила о вечных армянских ценностях и о самой главной из них – горе Арарат, которая хоть и находится на территории другого государства и носит иное название, но тем не менее неотъемлема от Армении и армян, потом вполне гладко подобралась к Карабаху, взяла нужную интонацию и сделала собеседнику выверенный пас.
А собеседник принял пас и ударил – но не по чужим воротам, а по своим.
– Все не так просто, как это может показаться, – сказал он. И со своей обычной, чуть застенчивой улыбкой добавил. – И вообще, знаешь, мне кажется, что наша интеллигенция в Ереване баламутит. Вот так вот. План передачи рушится на глазах. Она вновь прибегла к уже испытанному – очередные скульптурные уродцы, надрывная музыка, патриотический текст за кадром. А вернувшись к беседе, постаралась уже избежать щекотливых тем и поговорить о своем народе как бы в общем – о его несомненных талантах, о мужестве, долготерпении, несгибаемости. Но он опять мягко остановил ее и сказал:
– Ну, честно говоря, мы, армяне, очень гибкий народ. Тут она не выдержала и переспросила почти с гневом, будто он сказал что-то непристойное:
– Конечно.
– Обезоруживающе улыбнулся он. – Очень гибкий. И попытался ей, а заодно и нам, зрителям, объяснить, что именно он вкладывает в это понятие, но его собеседница рисковать уже не могла или не хотела, передача и так уже расползалась по всем швам, поэтому нас снова втолкнули в атмосферу трагических музыкальных аккордов и сомнительных достижений современного армянского изобразительного искусства, после чего она уже не стала испытывать судьбу и задала ему вопрос, который в подобного рода передачах не задавал только глухонемой: какое качество он больше всего ценит в людях?
Почти, не задумываясь, он ответил:
– Искренность.
Это была уже тихая бомба. Только для тех, кто понимает. Кто сможет перекинуть мост от этого слова к предыдущему, касающемуся гибкости. И кто способен поразмышлять на тему совместимости (или наоборот) этих двух понятий. Она сникла окончательно. А он, избавившись от ее напора, стал еще мягче, еще деликатнее и поведал нам о режиссерах, с которыми работал, о некоторых особенностях российского театра, сделав попутно удивительное признание в том, что до сих пор, выходя на сцену, испытывает чувство неловкости, просто-напросто стесняется, хотя работает в театре уже более сорока лет. И, не сомневаюсь в этом, все, кто смотрел передачу, безоговорочно ему поверили. Во всем.
Он не старался кому-то понравиться, он не боялся возможных обвинений, понятно в чем, он был чужд популизма, он не старался быть удобным собеседником и говорил то, что думал, а не то, что кое-кто от него ждал. И сам при этом полностью соответствовал тому качеству, которое больше всего ценит в людях. Я вспомнил фильм шестидесятых годов под названием “Здравствуй, это я”, где он сыграл свою первую главную роль и где его персонаж в какой-то момент говорит: – Не надо быть националистом. Надо просто быть хорошим армянином. Кому-то это может показаться игрой слов, не более. А кому-то – послужить жизненным рецептом. Все в конечном итоге зависит от точки зрения.
***
Для тех, кто не смотрел передачу, сообщу. Она – жена выдающегося российского музыканта. Имеет на общественном российском телевидении передачу собственного имени. Он – выдающийся российский актер театра и кино, играет на сцене Ленкома. Имеет в Москве театр собственного имени. Ее зовут Сати, по мужу – Спивакова. Его зовут Армен Джигарханян. Оба они – одной национальной принадлежности.
Из архивов газеты ЭХО, 2002 год