Дрю ГЛАДНИ, профессор востоковедения и антропологии Гавайского университета
Проект Syndicate, специально для “Эхо”
Участие китайского правительства в антитеррористической кампании, возглавляемой США, обусловлено его реальными опасениями скоординированного исламского терроризма в КНР. МИД Китая обвинил такие организации, как Восточно-туркестанский информационный центр и Освободительный фронт уйгуров, в организации широкого спектра террористических атак от взрыва китайского консульства в Стамбуле до взрыва автобуса в Пекине в марте 1997 года.
В настоящий момент китайское правительство добивается международной поддержки удара по сепаратистам из Уйгура, утверждая, что они напрямую связаны с экс-режимом “Талибана”, другими исламистскими организациями, поддерживаемыми бен Ладеном.
Однако международная организация уйгуров, приведенная в списке МИД Китая, не взяла на себя ответственность за совершенные ранее акты насилия и с 11 сентября большинство заграничных информационных центров этой организации отрицают любую поддержку международного или внутреннего терроризма. Интересно, что сам бен Ладен в своем последнем официально транслируемом интервью поддержал несколько исламистских организаций, но не упомянул освободительное движение уйгуров.
Уйгуры, подготовленные “Талибаном”, боролись против Северного альянса и активно участвовали в борьбе чеченских боевиков против российского владычества. С середины и до конца 90-х международные организации уйгуров признали непрямую ответственность за многочисленные “акты сопротивления” против правительства Китая, включая взрывы отделений полиций в Кашгаре и Хотане, взрывы автобусов в Урумчи и Пекине, и за крупные восстания в Йининге (Халья), Актуше и Кашгаре. Тем не менее, несмотря на желание китайского правительства показать, что Уйгур представляет растущую опасность внутри страны, оно не смогло привести примеры недавних инцидентов насилия внутри страны, организованных ими.
В 50-е годы уйгуры и другие малые народы приветствовали появление Народной освободительной армии в процессе “мирного освобождения”, как Ксинянга, так и Тибета. В Ксинянге местные жители участвовали в политическом распределении земель и богатств и надеялись на окончание трехсторонней гражданской войны, которая раздирала регион между интересами русских, китайских коммунистов и китайских националистов. В то же самое время сохраняющаяся натянутость в отношениях между этническими группами уйгуров, казахов, китайцев хуи и хан представляла угрозу распада региона по границам проживания народов.
Жизнь драматически изменилась в Ксинянге, когда эта провинция, как и Тибет, была охвачена общенациональной левой кампанией Мао, представлявшей кульминацию десятилетней культурной революции 1966-76, которая опустошила всю страну. В этот период поощрялась миграция в Ксинянг в рамках девиза “открыть Запад” (кайфа ксибу), к “местный национализм” (дифанг минзу жуи) подавлялся. К 1982 году процент китайского населения хан оставался около 38%, в то время как уйгуров было незначительное большинство – 42% в их собственном автономном округе.
В середине 80-х и в конце 90-х наметилась тенденция к оживлению в политической жизни Синьцзяна в ответ на изменяющуюся политику китайского правительства. Местная интеллигенция выразила поддержку идее отказа от радикальной политики Мао и культурной революции, выраженной Дэн Сяопином. СМИ регулярно восхваляли политику “рыночного ленинизма”, провозглашенную Сяопином, которая предусматривала ослабление госконтроля над экономическими реформами при сохранении централизованной линии по всем политическим вопросам.
Ослабление ограничений на выражение религиозных и этнических убеждений привело к вспышке исламских ритуалов, строительству мечетей, паломничеству в Мекку и религиозному образованию, “этнические” фестивали расширились во всех социальных слоях. В 1991 г. растущее самосознание уйгуров, их гордость за собственную историю и отличные этно-религиозные традиции привели к ложным надеждам на то, что с концом СССР и обретением независимости среднеазиатскими республиками эта тенденция будет продолжена и в Китае и приведет если не к образованию независимого “Уйгурстана”, то хотя бы к объединению “Восточного Туркестана”, который наряду с Казахстаном, Узбекистаном и Кыргызстаном станет независимой тюркской республикой.
Однако стремление к независимости Уйгура встретило твердый отпор со стороны Китая. Углубляющаяся интеграция региона посредством китайской миграции и политики развития привела к взрыву протестов в Уйгуре в конце 90-х годов, которые вылились в отдельные взрывы, атаки на уйгуров, симпатизирующих китайскому правительству, и ожесточенные ответы на действия китайской полиции против нелегальных собраний и мероприятий. Такие выражения протеста встретили быструю и жесткую расправу со стороны китайцев, которая кульминировала акцией “Жесткий удар” в 1998 году.
В настоящее время уменьшающаяся активность уйгуров и ослабление политических протестов позволяют предположить наличие тенденции к иммиграции. Сократилось членство уйгуров в Компартии Китая, несмотря на увеличение числа коммунистов в целом по стране благодаря тому, что КПП предоставляет своим членам работу в университетах и на хорошо оплачиваемых местах в государственном и полугосударственном секторах.
Госчиновники и местные газеты жалуются на отток студентов из провинции Ксинянг, которые ищут места для учебы в других провинциях Китая, что по сути является внутренней “утечкой мозгов”. Свидетельства недавних иммигрантов, опубликованные на уйгурских сайтах по всему миру, говорят о растущем разочаровании и желании эмигрировать.
В то время, как правительство КНР стремится найти международную поддержку своим атакам на терроризм, кажется, что местное уйгурское население менее склонно выражать свое недовольство, чем раньше. Это означает, что у правительства, которое надеется найти поддержку своей политики развития, будет меньше источников информации.
В системе “рыночного ленинизма” только экономическое развитие может разрешить межнациональное и межклассовое напряжение. Однако уход от участия в развитии может привести к усилению такого напряжения и даже радикализации определенной группы обделенных уйгурских молодых людей. Этот источник разочарованных талантов может оказаться плодотворной почвой для международных террористических организаций, которые ищут поддержку для своих экстремистских целей.
Китайская кампания – “Жесткий удар” не сделала ничего, кроме отчуждения местного населения. Война китайского правительства против терроризма должна идти бок о бок с политикой, которая дает уйгурам надежду.
Из архивов газеты ЭХО, 2002 год