НУРАНИ, Н.АЛИЕВ
Принятый Госдумой России сразу во втором и третьем окончательном чтении конституционный законопроект “О военном положении” пресса, в том числе и российская, практически не заметила – возможно, прежде всего потому, что пришелся он на время традиционного новогоднего политического затишья. Строго говоря, законом этот документ еще не стал – он направлен на рассмотрение в Совет Федерации, после чего поступит на утверждение президенту. Правда, учитывая степень контроля Кремля над обеими палатами российского парламента, вряд ли стоит ожидать особых изменений в его тексте.
Более того, из текущей российской политической практики известно, что наиболее острые дискуссии вызывает именно прохождение законопроектов через Госдуму. И такая “нулевая реакция” и в самой России, и за ее пределами не может не удивлять.
По традиции, законы о военном, чрезвычайном, особом и т.д. положении считаются сугубо “внутренним” документом, и, несмотря на то, что о введении военного, чрезвычайного и им подобных режимов извещаются международные организации, в том числе и ООН, подобные законодательные акты громкой международной реакции не вызывают.
Однако российский закон о военном положении имеет ряд отличий от своих “собратьев” – в нем указывается, что основанием для введения военного положения является агрессия против Российской Федерации, и дается четкая формулировка, что именно считается таковой.
А этим, причем, как подчеркивается в законе, вне зависимости от объявления войны, признается “применение вооруженной силы иностранным государством (группой государств) против суверенитета, политической независимости и территориальной целостности Российской Федерации или каким-либо иным образом, несовместимым с Уставом ООН”.
В этот перечень включены вторжение иностранных вооруженных сил, военная оккупация или аннексия российской территории, бомбардировка ее территории, блокада портов и берегов, нападение вооруженных сил иностранного государства (группы государств) на вооруженные силы Российской Федерации или другие войска независимо от места их дислокации, предоставление своей территории для чужой агрессии, а также “засылка иностранным государством (группой государств) или от имени иностранного государства (группы государств) вооруженных банд, групп, иррегулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против Российской Федерации”.
Кроме того, “непосредственной угрозой агрессии могут признаваться действия иностранного государства (группы государств), совершенные в нарушение Устава ООН, общепризнанных принципов и норм международного права, непосредственно указывающие на подготовку к совершению агрессии против Российской Федерации, включая объявление войны Российской Федерации”.
В переводе с “законодательного” на обычный язык это означает, что актами агрессии против РФ могут быть признаны, к примеру, действия Азербайджана по подготовке к антитеррористической операции в Нагорном Карабахе – теоретически она может сопровождаться нанесением ракетных и бомбовых ударов по территории Армении, что уже может быть расценено Москвой как подготовка к нанесению удара по… войскам Российской Федерации, потому как на территории Армении находятся российские военные базы. В роли же “иных войск” могут оказаться, к примеру, российские пограничники, которые охраняют границы Армении с Ираном и Турцией.
Еще более широкое поле для толкования оставляет пункт о “международных договорах”: “Вооруженные силы Российской Федерации, другие войска, воинские формирования и органы используются для отражения или предотвращения агрессии против Российской Федерации в соответствии с федеральными законами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации, а также с общепризнанными принципами и нормами международного права и международными договорами Российской Федерации”.
В международной практике подобные формулировки – не редкость: в НАТО, к примеру, нападение на одного члена договора расценивается как нападение на всех. Тем не менее именно эта формулировка может стать правовым основанием для фактического вступления России в карабахский конфликт на стороне Армении – военный договор между двумя странами действует, и его никто не отменял.
Более того, представляя журналистам новую военную доктрину РФ, нынешний министр обороны России, а тогда председатель ее Совета Безопасности Сергей Иванов, отвечая на вопрос, почему в перечень государств – союзников РФ не включена Югославия, заявил буквально следующее: “Россию и Югославию связывают десятилетия дружественных и взаимовыгодных отношений, опирающихся на богатые исторические традиции. Вместе с тем между ними в настоящее время не существует таких союзнических договоров и соглашений, какие, например, Россия имеет с Арменией”. Проще говоря, Армения для России – союзник образцовый.
Еще более широкое поле для толкований оставляет другая формулировка, где актом агрессии против РФ признается “засылка иностранным государством (группой государств) или от имени иностранного государства (группы государств) вооруженных банд, групп, иррегулярных сил или наемников”.
Как известно, после трагических событий 11 сентября рамки понятия внешней агрессии были заметно расширены: теперь действия террористов тоже расцениваются как акт агрессии, а страна, предоставляющая им убежище, признается агрессором со всеми вытекающими отсюда последствиями. Афганистан тут – пример классический. Вслед за США в Европе тоже принимаются “законы о терроризме”, вносятся соответствующие изменения в другие законодательные акты. И, на первый взгляд, появление такой формулировки полностью встраивается в мировой политический “мейнстрим”.
Тем не менее напряженная ситуация вокруг Панкисского ущелья в Грузии, где, как утверждает Россия, проходят подготовку чеченские боевики, и “случайные” бомбардировки грузинской территории российскими военными самолетами и вертолетами, наконец, введение транспортной блокады Азербайджана и Грузии еще в первую чеченскую войну на основании того, что через границы с этими государствами на территорию России могут проникать чеченские боевики, не говоря уже о периодическом появлении в российской же прессе “утечек” насчет присутствия чеченских боевиков в Азербайджане, – уже достаточный повод для беспокойства.
Строго говоря, в принятом Госдумой законе не регламентируется, как именно России следует отвечать, к примеру, на присутствие в Азербайджане чеченских беженцев или на ситуацию в Панкисском ущелье: сразу приступать к полномасштабным боевым действиям или же постараться разблокировать ситуации другим путем – тут речь идет о внутриполитических мерах, разграничении полномочий и т.д. Однако включенные в него определения, что именно в России понимают под внешней агрессией, очевидно, будут применены и при принятии иных решений, в том числе и о непосредственном вступлении в войну, в том числе и как конкретное правовое основание.
И если принятый Госдумой и еще не утвержденный Советом Федерации и президентом страны закон в действие еще не вступил и на его основании Россия еще не попыталась применить “превентивные меры” против Азербайджана, это еще не значит, что нам не о чем беспокоиться. Возможный спектр реагирования тоже достаточно широк: “неофициальные” комментарии, статьи в прессе, наконец, “утечки” аналитических документов… В Баку продолжают молчать.
Из архивов газеты ЭХО, 2002