Р.БАБАЕВ
Вчера в актовом зале Баиловской тюрьмы состоялось одно из кульминационных заседаний процесса по делу капитана второго ранга Джан-Мирзы Мирзоева – выступление последнего. Напомним, Мирзоев обвиняется в подстрекательстве к убийству 26 апреля 1993 года начальника Бакинского высшего военно-морского училища, контр-адмирала Эдуарда Гусейнова.
– После того, как мне были предъявлены обвинения, – сказал Мирзоев, – из колонии закрытого режима были доставлены трое осужденных: Даянат Керимов, Гасан Мустафаев и Солтан Салимов. Двое из них – Керимов и Мустафаев – были вынуждены под давлением поставить свои подписи под нужными показаниями. Они поступили правильно. Вполне вероятно, что поступи они иначе, их бы не было в живых, как это случилось с Солтаном Салимовым, который спустя некоторое время после того, как отказался подписывать липовые документы, скончался.
Дж.Мирзоев подробно остановился на выдвигаемых против него обвинениях.
– Все, что написано в отношении меня, – выдумка. Написанное в обвинительном акте не совпадает с тем, что написано в материалах уголовного дела.
Когда во время следствия у Тахирова спрашивали, заказывал ли Дж.Мирзоев убийство Гусейнова и был ли он вообще в курсе подготовляемой расправы, Алиюсиф ответил отрицательно. Это зафиксировано на видеокассете во время очной ставки.
Затем Мирзоев подробно остановился на личности капитана первого ранга Виктора Татаренко.
Дж.Мирзоев рассказал о своем аресте и о нарушениях закона, которые были допущены в его отношении.
– 24 ноября 2000 года должно было состояться рассмотрение дела в суде Сабаильского района по иску в отношении министра обороны Сафара Абиева. Я думал, что суд осудит Абиева на два года лишения свободы по статье 188 УК за неисполнение решения суда.
Мирзоев подчеркнул, что он был взят под стражу именно 24 ноября 2000 года: “На следующий день была произведена очная ставка с А.Тахировым, и Алиюсиф не сказал ничего против меня, обвинений против меня не было. Все это снималось на видеокамеру. Несмотря на это, меня арестовали. Суд продолжался 10 секунд. Судья спросил, согласен ли я с обвинением. На мой вопрос, с какими обвинениями, вразумительного ответа не последовало. Когда я получил решение суда, то поставил под ним свою подпись. Находясь уже в камере, я прочитал текст решения, в котором говорилось, что Тахиров явно указал на то, что Мирзоев является заказчиком убийства Э.Гусейнова.
27 ноября в СИЗО пришел помощник следователя С.Абдуллаева (следователь.- Ред.) Р.Гасымов, который брал у меня показания. Он отобрал у меня решение суда и дал мне другой документ, сказав, что я должен подписаться под ним. Я не подписал. Вы видите этот документ в материалах дела. Там нет моей подписи. В то время у меня не было адвоката, и я сказал Гасымову, что буду подписывать бумаги лишь в присутствии своего адвоката. На следующий день меня привезли в некое учреждение, где я “случайно” попал в кабинет, где допрашивали А.Тахирова. Там Алиюсиф сказал мне: “Джан-Мирза, защищайся”.
Мирзоев подчеркнул, что убийство имеет политическую окраску, и привел слова жены погибшего Татьяны Гусейновой: “Всячески хотел помочь республике примерно в феврале сего года (1993 г.), через друга ленинградца В.Маснева передал известному журналисту Невзорову кассету с записью ходжалинских событий, за что Невзорова сняли с работы. Это обстоятельство известно его заместителю Татаренко”.
Далее капитан второго ранга рассказал о том, в связи с чем он и глава “Интергео-Тетис” Эльчин Халилов общались с погибшим впоследствии командиром ОПОН Ровшаном Джавадовым.
– С Э.Халиловым я познакомился во время работы в Бакгорсовете. Он рассказал мне о наработках в создании оружия, которое может помочь в войне с армянами. Офис, который был у Халилова, был мал. Я предложил сходить к Эдуарду Гусейнову.
По словам Мирзоева, это очень заинтересовало Гусейнова – специалиста в области технических наук, профессора. Об этом был поставлен в известность начальник генштаба Нуреддин Садыгов.
“Спустя месяц, в декабре 1992 года, Садыгов, Гусейнов, Халилов и я собрались в офисе у Халилова. И Эльчин рассказал, на что мы можем рассчитывать, если будем продолжать работы. Гусейнов выделил нам здание для работы. Но сказал, что все работы будут проводиться под его непосредственным контролем. Тогда Халилов заявил мне, что намерен руководить один. Поэтому дела были заморожены, и Эльчин Халилов стал искать возможности осуществить эти дела на стороне.
Приблизительно через два месяца он сказал мне, что знаком с Ровшаном Джавадовым и что есть смысл обратиться к последнему за помощью. Мы договорились через моего одноклассника о встрече с Ровшаном Джавадовым. Когда я и Халилов впервые пришли в приемную Джавадова, я встретил там Алиюсифа Тахирова. Мы раньше учились в одной школе, узнали друг друга.
Мы с Халиловым обратились к Джавадову с двумя просьбами: выделить базу, где можно будет проводить эксперименты, и финансировать их. Р.Джавадов тогда пользовался большим авторитетом, имел выход на президента. Халилов считал, что он может помочь в этом деле. Мы три раза приходили в кабинет Ровшана. Джавадов договорился с Минобороны или с президентом, что база нам будет выделена в пос. Баилово. Но документы оставались у Эдуарда Гусейнова. Мы позвонили ему и попросили вернуть их, на что тот ответил, что не вернет их, так как сжег бумаги…”
Я предлагал назначить начальником БВВМУ Эдуарда Гусейнова. Когда же Гусейнова убили, я просмотрел документы покойного и обнаружил документы о базе. Я позвонил Эльчину и сообщил ему эту новость. Я поставил в известность об этом начальника генштаба Нуреддина Садыгова.
Тот вызвал меня к себе. Когда Садыгов узнал о содержании бумаг Гусейнова, среди которых были документы о сдаче Шуши, то предложил мне уничтожить их. Я сказал, что этого делать не буду, потому что на меня и так косо смотрят. Я предложил Садыгову создать комиссию и дать указание об этом в письменном виде. Следствие этим вопросом вообще не занималось. Председателем комиссии был назначен командующий ВВС контр-адмирал Аскеров. Мы должны были сжечь эти документы.
Когда мы собирались приступить к этой акции, зашел генпрокурор Ихтияр Ширинов и задал вопрос: “Чем вы заняты?”. Я отвечаю, что выполняю приказ начальника генштаба – уничтожаю документы. При нас генпрокурор позвонил Садыгову. Тот отрицал, что давал такое указание. Тогда я показал документ с подписью Садыгова. После того, как мы связались с Эльчибеем, тот подтвердил, что “Джан-Мирза прав”. Садыгов поступил несправедливо по отношению ко мне. Однако именно его показания берут за основу, обвиняя меня в том, что я хотел стать начальником училища”.
После этого Мирзоеву были заданы вопросы.
– Когда вы с Эльчином Халиловым были в кабинете Ровшана Джавадова, заходил в комнату Алиюсиф Тахиров?
– Ни разу.
– Могла ли дверь быть открытой?
– Когда кто-то входил в кабинет, мы переставали обсуждать вопрос о создании базы. Алиюсиф слышал фразу “Кого надо – уберем, кого надо – оставим”, когда мы выходили из кабинета. Следователь утверждает, что эта фраза относилась к Эдуарду Гусейнову. Я еще раз повторяю, что это не так.
– Как вышеуказанная фраза могла относиться к базе?
– Дело в том, что на том участке служила молодежь. Нам же необходимо было, чтобы народу на базе было меньше. Именно к этому относится эта фраза.
Вопрос прокурора Алиюсифу Тахирову:
– Слышали ли вы, как Мирзоев ответил Джавадову: “Мы ждем, мы готовы?” Это ваши показания на следствии.
– Нет, я только слышал фразу Джавадова.
– Тогда откуда вы взяли ответ Мирзоева? От кого вы это слышали?
В этот момент Тахиров, видимо, запутавшись за несколько дней в вопросах и ответах, назвал имя Сейфеддина Абдуллаева (следователь. – Ред.), что вызвало общий смех в зале.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год