А.АЙНУРОВА
Ведущий популярной российской передачи “Серебряный шар” Виталий Вульф в последний раз был в Баку семь лет назад. И сейчас настроен к городу, в котором он родился, достаточно критически. В Москве живет один, но никогда от одиночества не страдает. Сложности в жизни, которые ему создавали женщины, отбили охоту скучать одному. Но никого в этом не винит, так как считает, что один человек не может быть во всем виноват.
– Супруга Рашида Бейбутова Джейран ханум рассказывала о вашем соседстве в Баку, где вы жили на Хагани, 18…
– Она жила в нашем подъезде, на четвертом этаже. Мы жили на третьем. Я помню их. Мой папа был умнейшим человеком, знаменитым адвокатом. Я помню, когда я приезжал в Баку, таксистам называл адрес, они говорили: “Это дом Вульфа?”. Когда папу хоронили, это было в 1956 году, не ходили трамваи по Хагани, у меня осталось в памяти такое столпотворение… Потом я вскоре уехал учиться в Москву. По окончании учебы я вернулся в Баку и прожил здесь несколько лет. Я окончил юридический факультет и короткое время работал в адвокатуре, одновременно работал в Институте философии и права Академии наук Азербайджана и учился заочно в аспирантуре. В 1961 г. уехал в Москву на защиту и больше в Баку не возвращался. Я всегда хотел уехать в Москву.
– Джейран ханум вспоминает о вас, как о высоком худом мальчике, который ни на кого не обращал внимания, всегда куда-то торопился, с книжками в руках…
– (Перебивая) Я всегда бегал в Библиотеку нефтяников около Дома пионеров. Там работали замечательные люди. В этой библиотеке я пропадал, читал все театральные журналы, книжки. Юриспруденция меня никогда не интересовала.
– По настоянию отца поступили на юридический?
– Да, папа считал, что надо получить образование… После защиты кандидатской диссертации для меня настали трудные времена, я не мог даже устроиться на работу в Москве. Чудом попал в Институт международного рабочего движения Академии наук СССР, понятия не имея, что это такое. А это был на самом деле Институт по изучению общественного сознания Запада, где работали все интеллектуалы Москвы. Мне предложили заняться театром, написать плановую тему “Театр в США и общественная политическая реальность”. В 1967 году у меня вышла первая большая статья в журнале “Театр” под названием “Хиппи, как они есть”, которая наделала много шума. Тогда движение хиппи было на пике, но никто не знал, что это такое.
Потом я начал переводить пьесы для театров. Первая премьера моей пьесы “Сладкоголосая птица юности” состоялась во МХАТе. С 1967 года у меня пошла совсем другая жизнь, я много переводил, много выступал. В горбачевские времена выехал в Париж. В 1990 году я начал работать на телевидении. Два года жил и работал в Нью-Йорке. Потом наступил такой момент, когда пришлось определяться – либо оставаться в Америке навсегда, либо возвращаться домой. Я приехал в Москву… Я без Москвы жить не могу. Я люблю Москву, люблю Россию. Я глубоко убежден в том, что человек должен жить там, где он родился.
– Но вы родились в Баку…
– Да, но Баку тогда был в Советском Союзе. Я не верю в то, что маленькие государства могут существовать независимо.
– Когда вы приезжаете в Баку, кого в первую очередь навещаете?
– У меня никого из родственников здесь нет. Все бакинцы, которых я знал и с которыми дружил, в эмиграции в Америке или в Израиле. В этот раз я встретился только с Тамиллой Ашумовой – дочерью Рахиль Гинзбург, которую я очень любил, виделся с Гамар Алмасзаде, Фархадом Бадалбейли, профессором консерватории Рафиком Кулиевым.
– Вы сказали, что были на кладбище…
– Отец у меня похоронен в Баку. Мама жила со мной в Москве. Когда она умерла, я перевез ее останки и похоронил рядом с папой.
– Это было ее желание?
– Это было мое желание. У нее с папой был очень счастливый брак и, думаю, что и она хотела бы быть рядом с папой. Я слежу за этой могилой. Рядом похоронены мои тетки, которые много мною занимались, муж маминой сестры. Все похоронены под одним кустом в Центральной аллее. Я договорился, чтобы помыли могилы, покрасили ограду…
В Баку у меня прошла очень светлая юность. Баку был замечательным городом, интернациональным. Никто не задавался вопросом, “кто какой национальности”. Я вообще очень удивился, когда все здесь… поменялось.
Баку был городом искусства. Здесь был замечательный оперный театр, пели великие певицы Фатма Мухтарова – такой певицы я потом никогда нигде не слышал, Шовкет Мамедова. Были люди очень большой культуры. Я помню Узеира Гаджибекова, который дружил с папой, помню Бюль-Бюля. В Баку был великолепный балет, где были великая Гамар Алмасзаде, Лейла Векилова.
Сейчас я хожу по городу и чувствую, что все поменялось. Это другой город, другие лица. Никакой озлобленности я не вижу, просто гораздо меньше интеллигентных лиц, гораздо меньше людей разных национальностей. Баку стал более одноплановым городом. Такого не было, и сейчас это очень заметно. Почему-то повсюду английские наименования. Я не понимаю, почему не хотели быть вместе с Россией?! А теперь ощущение, что это колония.
– Может быть, вам не нравится, что это уже другая “колония”?
– Это неестественно. Или вывески должны быть только на азербайджанском языке, или нужно было сохранить традиции Баку и сделать вывески на русском и азербайджанском языках. Но все равно мне было приятно пройтись по городу. Меня узнавали, подходили за автографом.
– Вам никогда не хотелось в своей передаче рассказать об азербайджанских деятелях искусства?
– Их уже, к сожалению, не знают в России. У меня всегда была мысль сделать фильм о старом Баку, который я помню. И новый город очень красивый, он стал чище, много новых зданий, красивых отелей, чувствуется, что жизнь стала более налаженной по сравнению с тем, что было семь лет назад. Сейчас Баку более ухоженный. Я не знаю новых названий улиц, но люди все равно называют их старыми названиями. Поэтому мне легко. Перемен нет в Париже, Лондоне, Риме. Это у нас все время что-то меняют и меняют. Лучше бы не этим занимались.
– Трудно живется в наше неустроенное время?
– Я не помню устроенного времени. Просто надо заниматься своим делом. В чем-то, может быть, я очень резкий. Но при этом я очень добрый человек.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год