Рауф ТАЛЫШИНСКИЙ
То, что закон “О применении и защите азербайджанского языка” вызовет такие ожесточенные дискуссии с взаимными оскорблениями в парламенте, можно было ожидать. У нас как-то так получается, что чем очевиднее вопрос, тем больше желающих по нему высказаться, причем со всей остротой.
Проект бюджета, например, таких ожесточенных споров не вызывает – там для большинства депутатов много неясного, и поэтому поводов для того, чтобы обругать коллегу (премьера, оппозицию и пр.) гораздо меньше. А с языком проще – язык нужно защищать и развивать, это бесспорно. И депутат, не рискуя совершить политическую ошибку, может напомнить о себе общественности в самой бескомпромиссной форме.
Так что, повторяю, сам накал страстей свидетельствует о том, что спорить по существу не о чем: язык – основополагающий элемент национальной культуры, и необходимо приложить все усилия для того, чтобы он жил и развивался. Это очевидно. Неочевидно другое. В 1974 году я впервые в жизни попал за границу – на учебно- производственную практику в Болгарию. Не Америка, конечно, но некоторые приметы “зарубежной жизни” были налицо – сигареты Marlboro, свободно продававшиеся в киосках, музыка “Битлз” в кафе, и вообще, в разговоре с местными жителями целый ряд слов был непонятен.
Одним словом, заграница. Но главное, в СССР дефицитом было все, в том числе и хорошие книги. А в Софии, как мне сказали знающие люди, есть огромный магазин книг на русском языке, где “есть все”, как и положено за границей. В этот магазин, который назывался “Максим Горький”, я первым делом и побежал. А в магазине произошел разговор с продавщицей, который до сих пор помню.
“Сто лет одиночества” Маркеса у вас есть?”. – “Нет”. – “А Ивлин Во?”. – “Нет”. – “Макс Фриш?”. – “У нас эти книги, молодой человек, раскупаются в тот же день, что поступают. Болгария – не Советский Союз. Мы – маленькая страна, и не можем позволить себе роскошь иметь столько переводчиков, как в СССР. Поэтому колумбийских, английских и швейцарских писателей вынуждены читать на русском языке”. Болгария привыкла к тому, что она маленькая страна, давно.
Мы, как мне кажется, эту мысль освоили еще не в полной мере. Советский Союз с его трехсотмиллионным населением и огромными ресурсами переводил действительно почти все со всех языков – от норвежского до суахили. Как поступим мы – вот вопрос, ответ на который неочевиден и который, как мне кажется, должен быть поставлен сейчас параллельно с рассматриваемым в парламенте, повторюсь, совершенно необходимым, но недостаточным законом.
Остроту проблемы демонстрирует такой факт: до сих пор на азербайджанский язык не переведены “Братья Карамазовы” Достоевского и “Гаргантюа и Пантагрюэль” Рабле. Когда у нас дойдут руки до произведений одного из самых выдающихся писателей современности Милана Кундеры? Боюсь, что не скоро.
Один из депутатов в ходе обсуждения выразил глубокое удовлетворение в связи с тем, что теперь усилиями Гаджибалы Абуталыбова меню в бакинских ресторанах – на азербайджанском языке. Это не может не радовать, но дело в том, что ресторанными меню все многообразие текстов не ограничивается. Кроме ресторанов, в жизни существуют такие сферы человеческой жизнедеятельности, как медицина, химия, электроника, сельское хозяйство, компьютерные технологии, армия, наконец. Во всех этих и очень многих других областях на разных языках выходят ежемесячно сотни тысяч книг.
При всем восхищении, которое вызывает активность главы бакинской исполнительной власти, рассчитывать на него в данном случае не стоит. А раз так, то депутаты, на которых лежит ответственность за судьбу страны, должны были задуматься над тем, что надо сделать для того, чтобы азербайджанские врачи, инженеры, фермеры и офицеры не оказались отрезанными от достижений человеческой мысли языковым барьером?
В проекте закона предполагается, что на азербайджанский язык в плановом порядке будут переводиться наиболее значимые образцы мировой научной, культурной и общественной мысли. Но для того, чтобы определить, какие из них наиболее значимы, их ведь предварительно должны прочесть специалисты. На каком языке они их прочтут? И кто будет переводить, если принять во внимание, что статью из, например, специального химического журнала должен переводить человек, который кроме иностранного языка имеет еще образование химика, а в иностранном тексте по электротехнике разберется только инженер.
В СССР при каждом крупном министерстве был специальный отдел (а иногда и институт) информации, сотрудники которого читали все, что публиковалось по всему миру, переводили и рассылали по организациям, входящим в систему своего ведомства. Но во сколько обходилась СССР система (а это была целая система), перерабатывавшая специальные тексты – от французских до японских!
Нам это по силам? Боюсь, что нет. И дело не только в финансовых возможностях. Весьма состоятельные, но небольшие страны типа Дании и Бельгии не могут себе этого позволить. И пользуются английским.
Что я хочу сказать? Поддерживая и развивая свой язык, что необходимо, мы не можем забывать о том, что маленькой стране (а Азербайджан такая и есть, по сравнению с США, Россией, Китаем и Германией) нужно иметь “окно в мир” – один из языков, позволяющих общаться с остальным человечеством. Последние два столетия мы пользовались для этой цели русским. Сейчас кто-то может высказаться за арабский. Мне кажется, что более перспективен английский. Но что-то нужно обязательно.
Нужна государственная, именно государственная программа массового изучения этого языка. Если мы все-таки выберем английский, то его должны изучать так, как в свое время изучали русский, – не для того, чтобы сдать экзамен, а для того, чтобы ЗНАТЬ. Знать его должны не только выпускники бакинских школ, но и шамахинских, и гядабейских.
Врач, например, не знающий английский, врачом считаться не должен, ибо объективно не имеет возможности быть в курсе последних новостей в своей области. Впрочем, не только врач. Как создать такую систему МАССОВОГО изучения иностранного языка? Во что она нам обойдется? Где взять такое количество преподавателей? Возможно, это и есть вопросы, по которым стоит подискутировать депутатам. И мне кажется, что эти дискуссии будут менее эмоциональными.
Из архивов газеты ЭХО, 2002 год