Д.ТАЛЬСКАЯ
7 апреля – Всемирный день здоровья. ЮНЕСКО посвятила его весьма сложной области здравоохранения – психиатрии. Именно эти проблемы стояли недавно на повестке дня Милли меджлиса – принимался в первом чтении закон “Об оказании психиатрической помощи населению”.
Мы попросили рассказать об этом важном документе главного врача психиатрического диспансера, доктора медицинских наук Надыра Алиева.
– Вы были одним из тех, кто разрабатывал проект этого закона. На ваш взгляд, он расширил права пациента и свободу действий врачей, создал новые контрольные инстанции?
– Сам факт обсуждения закона о психиатрической помощи является большим событием, так как отношение к психически больным – показатель уровня цивилизованности общества. В проекте закона большое место отведено расширению прав пациента. Предусматриваются новые контрольные инстанции. В отличие от прежних существующих законодательных актов в новом законе права врача-психиатра ограничены.
– В Азербайджане проблема политических заключенных, попавших в психиатрические больницы, стояла не так остро, как в России, но страх, что психиатрия может использоваться как карательная система, был…
– Говоря о “карательной психиатрии”, не могу не отметить, что психиатры в Азербайджане всегда были самостоятельны. Профессор А.Аббаскулиев неоднократно пресекал подобные факты. Новый закон предусматривает принудительное психиатрическое обследование только по решению суда. У следователя, работника милиции, педагога, директора предприятия и т.д. права отправить человека на психиатрическую экспертизу нет. В суде же присутствует и адвокат, который может и должен защищать права своего клиента.
– Не секрет, что часто психиатрия использовалась для того, чтобы увести преступника от наказания, ведь душевнобольного судить нельзя. А есть ли гарантия, что при помощи нового закона не будут делаться попытки увести от ответственности заведомых преступников? Есть ли контроль над судебно-медицинской экспертизой? И еще. Насколько психиатрический диагноз объективен сам по себе?
– Я бы не сказал, что часто бывают случаи, когда психиатрия использовалась бы для того, чтобы увести преступника от наказания. Естественно, врач-психиатр, выступающий как эксперт, тоже может ошибиться. Вообще же проблема диагноза в психиатрии достаточно сложна и неоднозначна. Диагноз психиатра зависит от его образовательного уровня, религиозности, социальных условий, где работает врач-психиатр, и много других причин. Врачебные ошибки случаются у всех: у хирургов, у терапевтов…
Говорят, что терапевты в шутку завидуют хирургам: те, мол, могут, в случае чего, “открыть и посмотреть”, а терапевт такой возможности лишен. Если рассуждать подобным образом, (а резон тут, будем откровенны, есть), то психиатрия находится в еще более сложном положении. Объективных исследований в психиатрии очень мало. Нам не поможет ни рентгеновский снимок, ни кардиограмма, ни анализ крови. Все основывается на поведении, на впечатлении врача, окружающих, родственников от поведения больного, оттого, как он отвечает на вопросы специальных тестов, и т.д.
– Для многих людей выражение “состоит на учете в психдиспансере” звучит как приговор. При этом – и вы, как врач, знаете это лучше меня, – существует огромное количество болезней, когда человека в бытовом смысле назвать сумасшедшим нельзя, тем не менее помощь специалистов требуется: неврастения, неврозы, реактивное состояние после сильного стресса. В результате страха быть “поставленным на учет” больные лечатся дома, что равнозначно тому, что не лечатся вообще. Как в новом законе стоит проблема постановки на учет?
– Я вполне согласен с вами, что выражение “состоит на учете в психдиспансере” вызывает много социальных, трудовых ограничений, то есть происходит, как говорят специалисты, стигматизация пациента. Стигма определяется как признак пренебрежения или недоверия, которое отделяет человека от остальных. К сожалению, средства массовой информации, в том числе телевидение и газеты, способствуют усилению стигматизации. В новом законе, за исключением решения суда, становление на учет диспансера является добровольным. Это что касается правовой стороны дела. Но я – не только один из разработчиков закона, а еще и врач-психиатр.
И должен сказать, что, во-первых, на учет не только ставят – с него еще и снимают. Как и в других диспансерах – кожно-венерологическом, онкологическом, туберкулезном и т.д. Это не пожизненно. А, во-вторых, любое заболевание следует лечить. Я совершенно согласен – лечение дома зачастую означает отсутствие лечения вообще. А чем более запущено заболевание, тем сложнее врачу помочь больному и тем меньше шансов у человека вернуться к нормальной жизни. Незалеченные заболевания принесут и самому пациенту, и его близким куда больше “неприятностей”.
– Если уж мы заговорили о проблеме, скажем так, “необращаемости” за психиатрической помощью, то не могу не спросить еще вот о чем. Очень часто люди держат больных, даже социально опасных, дома. Могут ли в этом случае соседи обратиться за госпитализацией без согласия семьи больного? И насколько тут велик риск для окружающих?
– Как я указал выше, только по решению суда можно госпитализировать больных без согласия самих больных или семьи больного. Тем не менее давайте определим: что такое “социально опасный” больной? В психиатрии описан случай: человек решил, что его тело покрывается солями тяжелых металлов. Родные решили не “класть в психушку”, держали дома, считали его неопасным. А он решил, что в его проблемах повинен некий бывший одноклассник, который теперь работает в Минцветмете. Он пришел к “другу детства”, мило побеседовал и… убил. Бред преследования – это весьма частый в психиатрии симптом. И очень опасный. Вспомните, как один негоспитализированный больной ударил ножом на концерте популярного эстрадного исполнителя – тот, мол, ему с афиши подмигивал!
А сколько подобных субъектов бродит по редакциям и инстанциям и утверждает, что соседи пускают в их квартиру газ, стучат в стенку и т.д.! Или другая форма заболевания – депрессия. У таких больных весьма часты попытки самоубийств. Но дело в том, что нередко тут отмечаются так называемые “альтруистические самоубийства”. То есть больной решает, что незачем жить не только ему, но и близким ему людям. В результате – бабушка убила внучку и повесилась, мама выпрыгнула в окно с ребенком на руках… Список таких вот жутких историй можно продолжать до бесконечности. То есть оценить степень риска невозможно вообще. Кроме того, есть и интересы больного. Врачам часто удается добиться у психических больных стойкой и длительной ремиссии. То есть человек периодически ложится в стационар, а остальное время ведет нормальный образ жизни. А домашняя “забота” лишает его и этого шанса. И, по-моему, это очень жестоко. Мы не можем принудить родных к госпитализации, но высказать свое мнение как врач я обязан.
– Передаются ли психические заболевания по наследству?
– В литературе имеются данные, что некоторые психические заболевания могут передаваться по наследству, однако стопроцентной передачи по наследству психического заболевания не бывает. А возвращаясь к предыдущему вопросу, хочу указать: при содержании психически больного человека дома риск, что заболеют и его близкие, повышается. Это и постоянный стресс, и “индуцированное поведение”, и многое другое. – Существует ли в психиатрии врачебная тайна? – Да. И отношение к ней даже более серьезное, чем в других областях медицины. В новом законе предусмотрен круг лиц (или организаций), имеющих право на знание врачебной тайны.
– Каков сейчас порядок госпитализации больного и какие у него при этом права?
– В настоящее время большинство больных госпитализируется на добровольных началах, при наличии признаков социальной опасности больные госпитализируются не на добровольной основе, часто по решению главного психиатра. – Как решается вопрос о недееспособности? – Вопрос о недееспособности решается судом на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы.
– Мы говорили о взрослой психиатрии, давайте поговорим о детской. Педагог в школе мог пригласить сам детского психиатра, заявить, что ребенок “со странностями”, и поставить его на учет, даже не сообщив об этом родителям. Сохраняются ли такие права по-прежнему у педагогов?
– В самом деле, это сложная проблема. Как, к примеру, отличить педагогическую запущенность от слабоумия? Чем объяснить “двойки”: нежеланием учиться или неспособностью к учебе? Чем объяснить так называемое “отклоняющееся поведение”: проблемами воспитания или заболеванием? Что, наконец, следует считать этим самым “отклоняющимся поведением”? Поэтому вполне понятно, что детская психиатрия в законе не забыта. Теперь для взятия ребенка на учет в психдиспансер необходимо согласие родителей или законных представителей.
– Могут ли родственники подать жалобу на то, что в больнице их больного избивают, и привлечь санитаров к ответственности?
– Да, имеют право.
– И последний вопрос. Вы указали, что уровень цивилизации общества зависит от того, как оно относится к душевнобольным. Поможет ли новый закон нашему обществу стать более цивилизованным?
– Без сомнения, это важный шаг вперед. В самом деле, новый закон о психиатрической помощи значительно прогрессивнее. Однако проблема в том, что одного закона тут явно недостаточно. При всех своих несомненных достоинствах этот документ нормализует ситуацию внутри психиатрической системы и – в лучшем случае – на ее, скажем так, “границах”. А для того, чтобы отношение к психиатрии в обществе стало бы цивилизованным, наверное, недостаточно перемен в психиатрии. Тут нужны перемены в той части общества, которая находится по другую сторону забора психиатрической клиники. Причем такие перемены, которые нельзя ввести законодательным путем. Требуется изменение сознания, если угодно, менталитета. А это долгий процесс.
Из архивов газеты ЭХО, 2001 год